Робин Гуд с оптическим прицелом. Снайпер-«попадане - Страница 57

К оглавлению

57

— …А ну, постой, красотка!

Ай! Кто это?! Крепкий, рыжий, рожа — самая разбойничья! Что же делать? Закричать?..

— Ты у леди Марион прислуживаешь?

— Д-да…

— Письмеца при тебе нет ли?

Слава Иисусу Христу! А я-то уж напугалась…

— Есть. И на словах еще передать велено…

— Потом, красотка, потом. Сейчас к командиру тебя свезем — ему все и расскажешь…

Глава 8
О искусстве партизанской войны, или О шумном обеде в доме шерифа Нотингемского

На четвертый день после сожжения Дэйрволда в наш лагерь влетели четверо всадников. Трое из них были ребята из разведывательной группы, посланной в Нутыхам, а четвертый — вернее, четвертая — смазливая девица. В приличном, хотя и простеньком платье, русоволосая, сероглазая, курносая, короче — полный набор всех тех качеств, которые могли свести с ума любого моего бойца. Но меня они не слишком интересовали: во-первых, у меня есть Альгейда, а во-вторых, я же, типа, влюблен безумно в лять Марион. И это — главное, потому как в ушах у девицы были те самые приметные сережки, которые я послал для служанок «дамы своего сердца». Стало быть, это — вести от пылкой возлюбленной…

Вести действительно оказались от ляти Марион. Я уже было приготовился к очередному кулинарному шедевру, но на сей раз, слава богу, все ограничилось письмом. Письмо содержало две страницы, написанных красивым, каллиграфическим почерком, после прочтения которых Энгельриком я глубоко задумался.

Вот уж не знаю, какие книги изволила читать моя «несравненная», но чувствую, что набор этот был зело забавен. Если судить по тексту письма…

...

Ваше королевское высочество, возлюбленный мой господин!


Марион Мурдах, кою ты почтил своей сердечной привязанностью и которая не смогла устоять перед твоим благородством, шлет тебе свой сердечный привет.

Мужество твое, отвага и воинское искусство перепугали твоих врагов и моего отца — достославного червива, и замыслили они коварный план, дабы извести тебя, остановить твои великие помыслы и погубить нашу любовь!

Остерегайся, мой господин, ибо Хэй Хайсбон, горя жаждой мщения за те справедливые слова, коими ты заклеймил сего преступника, выступает из Нутыхама, совместно с еще четырнадцатью славными рыцарями, и отрядом из двух сотен и еще двух десятков без одного конных и пятью сотнями и еще четырьмя дюжинами пеших воинов, дабы отыскать твое укрытие, предать его огню и мечу и поразить моего возлюбленного.

Более всего я боюсь, что ты, мой преславный рыцарь, узнав об этом, поспешишь навстречу Хэю Хайсбону, дабы повергнуть его в честном и открытом сражении, стяжав себе новую славу и прославив еще более мое имя! Заклинаю тебя страданиями Отца нашего Небесного, слезами матери его, Пречистой Девы Марии — остерегайся, ибо самих себя должны остерегаться любящие. Как могут быть бдительными наши опьяненные сердца? Любовь гонит нас, как жажда гонит раненого оленя к реке, как внезапно спущенный после долгого голода молодой ястреб бросается на добычу. Увы, любовь нельзя укрыть!

Молю тебя, мой возлюбленный, береги себя! Твой отряд меньше, и может статься, что ты будешь побежден не умением, не силой, не отвагой, а лишь многим и многим числом врагов своих! Утишь свою гордость — не вступай в открытый бой, ибо если что-нибудь случится с господином моим возлюбленным, я ни единого мига не проживу, оставшись с ним в вечной разлуке. Ежедневно и ежечасно возношу я мольбы к Господу нашему, Иисусу Христу, дабы даровал он мне счастье увидеть моего милого, хоть один бы раз, один бы только раз.

Смерть мне не страшна: если Богу угодно это, я приму ее; но, дорогой мой, когда ты об этом узнаешь, ты умрешь, я в этом уверена. Такова наша любовь, что ни ты без меня, ни я без тебя не можем умереть. Я вижу перед собой твою смерть и в то же время свою. Увы, друг мой, если не сбудется мое желание — умереть в твоих объятиях, быть погребенной в твоем гробу, то я умру одна, без тебя, исчезну в море.

Пусть же Господь позволит мне соединиться с тобой или нам вместе умереть одной мукой!

Вновь и вновь молю тебя, мой единственный и бесценный, мой любимый, мой будущий супруг: остерегайся! Ибо нет и не будет для меня горшей муки, как остаться одной, и если ты не шутил, уверяя меня в своей сердечной склонности, то побережешь себя ради меня.

И так остаюсь в постоянной тревоге и душевном волнении.

Твоя до могильной плиты,

Марион Мурдах.

Это ж надо было так накрутить, всего-то сообщая про вражеский отряд! Кажется, я перемудрил с изысканностью писем… Кой черт?! Она-то откуда взяла, что я принц?! Я ж ей вроде еще не говорил?!!

— Ваше высочество, — щебечет посланница, прерывая мои размышления, — ваше высочество! Мне хозяйка строго-настрого заказывала: отдам письмо — и чтоб сразу назад. А то они там вконец изведутся…

— Да-да, разумеется. А вот, кстати, милая э-э-э… как тебя зовут, милочка?

— Бетси, с позволения вашего высочества…

— Очень хорошо, Бетси, очень хорошо. А вот скажи-ка мне: сама ты этих воинов видела?

— Видала, видала, ваше высочество! Вот как вас сейчас вижу, так и их! Страшные, мордатые, все в кожаных куртках, с крюками…

Что такое «крюк», я уже знаю. Местная разновидность алебарды. Серьезная такая штуковина…

— …шапки на головах железом окованы!..

— И много их, милочка?

— Ой, ваше высочество, не перечесть! Еле-еле во дворе все поместились…

— А двор у вас?..

Красотка-служанка пояснила, что двор у них «во-о-от такой», и отмерила прямоугольник примерно двадцать на тридцать шагов, поясняя, что ей не раз приходилось засыпать его соломой, а потому двор она знает как свои пять пальцев. А это значит, что в самом лучшем раскладе туда могло вбиться сотни четыре, да и то — пешими. Вот и решай, Роман Алексеевич-свет: служанка путает или Марион разлюбезная с арифметикой не дружит?

57