Я измучилась от волнения: Бетси отсутствовала уже второй день! А вдруг ее схватили? А вдруг она проболталась?
С самого утра я изводила Нектону и Эмм постоянными вопросами: не вернулась ли Бетси? А может, она что-то передавала? Эмм дважды бегала на рыночную площадь и искала там Бетси, но возвращалась одна. От волнения за завтраком я вовсе не могла есть, а за обедом лишь отведала крылышко утки и кусок хлеба, за что и получила нагоняй от матушки. И все равно: вовсе я не тощая, а стройная — у меня стан, как у ивы! Он сам мне писал…
После обеда я убежала в свою комнату, села у камина и просто смотрела на огонь. Вышивать я не могла, даже читать не хотела — так и просидела почти до вечера, ужасно боясь, что придется провести еще одну ночь в неведении. Нет! Так не должно, так не может быть!
В отчаянии я упала на колени перед распятием и вознесла горячую молитву Господу нашему и своей заступнице и утешительнице — Пречистой Деве.
И она услышала мои молитвы. Не успела я прочитать Ave в двадцать шестой раз, как дверь скрипнула, в комнату колобком вкатилась Эмм и с порога затрещала:
— Госпожа! Госпожа!.. Там!.. Приехали!.. Все!.. И Бетси с ними!.. На конях!.. Все такие красавцы!.. И епископа с собой привезли!.. Скорее! Скорее!..
Сперва я было испугалась, услышав, что кто-то привез с собой Бетси, но потом бросилась к окну и замерла… На могучем жеребце во дворе гарцевал ОН! В белом плаще, в блестящих доспехах, Плантагенет то поворачивал коня одним боком, то другим, то осаживал его назад, то подавал немного вперед. Казалось, что конь сам решает, куда ему шагнуть в следующий момент, но я-то знала — он чувствует крепкую десницу моего возлюбленного!
Внезапно мой избранник перекинул обе ноги на одну сторону, прыжком соскочил с седла и замер, точно вкопанный. Я почувствовала, как у меня кровь приливает к щекам. Конечно! Он догадался, что я смотрю на него! Вот и красуется своим умением, которому наверняка обучился в Святой Земле…
Рядом с ним спешились еще несколько всадников: толстяк-епископ в тиаре, которую он чуть сдвинул на лоб, молодой рыцарь в латах, но без шлема, девица в дорогом платье — не иначе супруга этого рыцаря… Меня словно огнем обожгло: епископ! В парадном облачении! Мой избранник и его спутники, одетые в свои лучшие одежды, и вместе с ними — епископ! Они… он… о боже… он привез с собой епископа, чтобы… чтобы обвенчаться?..
А в чем же я пойду под венец? У меня же ничего не готово!..
Нет, это невозможно! Вот так, сразу, не дав мне даже дня на то, чтобы подготовиться… Почему он не подумал об этом?! Как он мог? Хотя, что с него взять — мужчина… Разве мужчины думают о платье для своей невесты и прочих подобных вещах? Да для мужчин невеста и без платья хороша! А если верить рассказам Матильды, то без платья — даже лучше! И тут же подумала не без дрожи: сдается мне, что скоро и я испробую сарацинского меда…
— Батюшки святы! — всплеснула руками Эмм. — А прибрать-то вас я и не успела!
Да, времени почти не оставалось… Я сорвала с себя скромный домашний наряд, не дав служанке толком развязать шнурки, вытащила из сундука дорогую шелковую тунику, натянула ее, а поверх — свое самое лучшее, самое богатое платье из оксамита, затканное золотыми узорами из диковинных цветов. Ткань на него пошла столь дорогая, что в первый раз мне даже страшно было его надевать. Помнится, наряд этот сшили к приезду принца Джона в наш Нотингем. Кстати, именно в нем меня и увидел де Бёф, который, как оказалось, потом сватался… Может, и на Плантагенета платье произведет впечатление?
Еле дождалась я, когда Эмм закончит, но наконец она застегнула на моей шее подаренное принцем ожерелье, и тут в комнату ворвалась Бетси. Запыхавшаяся служанка поведала нам о том, что в лесу была страшная битва, и Робер Плантагенет лично убил несколько сот врагов, а остальных прикончила его верная дружина; и что Гай Гисборн убит, то есть — не убит, а пропал, словно и не было, и, должно быть, его утопили в каком-нибудь болоте; и епископ благословил десницу моего возлюбленного, а тот сразу же приказал седлать коней и помчался ко мне во весь опор…
И тут в комнату вошли моя дорогая матушка и перепуганная Нектона. Матушка была бледна и нервно теребила в руках концы пояса:
— Марион, послушай меня. К нам приехал этот самый… — она запнулась, подыскивая слово, но не найдя его, продолжила: — Робер, сражающийся под стягом Святого Георга. Я боюсь за тебя. Тебе нужно срочно бежать и укрыться в городском зале, где тебя смогут защитить воины гарнизона…
Она хотела сказать еще что-то, но я уже не могла больше терпеть:
— Ах, матушка, простите меня, но я никуда не побегу! Он любит меня, а я… я всем сердцем люблю его, и вот это, — я показала на ожерелье и перстень, — его подарки… Он — суженый мой перед Господом, и я разделю с ним его судьбу, какова бы она ни была!
— И то верно, — вмешалась нянюшка. — Любит он голубку нашу, прямо голову потерял. Ну, совсем как сэр Ральф, когда тебя увидал…
Матушка замерла в изумлении, но не потеряла присутствия духа:
— Мы еще вернемся к этому разговору, но если так — ступай за мной, да поживее, потому что он уже здесь.
И она, гордо подняв подбородок, вышла из комнаты, а я поспешила за ней…
Я сидела, поглядывая то на матушку, то на моего дорогого возлюбленного, и кусок не лез мне в горло. Разве можно думать о еде, когда с минуты на минуту будет объявлено о нашей свадьбе? А вокруг все делают вид, будто ничего особенного не происходит… Но, должно быть, обед не слишком удался, ибо я видела, что любимый мой не проявляет особого интереса к поданным кушаньям. Конечно, он был вправе ожидать большего, ведь он, должно быть, привык к изысканным блюдам придворной кухни… Но и на матушку гневаться не стоило: она же не ожидала, что к ней приедет принц крови, паладин и граф Иерусалимского Королевства, ибо где еще может располагаться Христова Гора?..